В поисках щегла
В день рождения подарили щегла в клетке. Иногда щегла выпускали полетать по комнате. В одну ночь, под утро, знакомая девушка из Калининграда, попросившаяся переночевать, выпустила его в окно при невыясненных обстоятельствах. Эта девушка была не в себе. Щегол улетел, но жив ли он? В попытках найти щегла или хотя бы его труп, что засвидетельствовало бы сам факт произошедшего, находятся лишь голуби. Среди них ни одного щегла. Но почему на фото только мёртвые?
Щегол улетел, и оказался в зависшем статусе, между жизнью и смертью. Но мы представляем себе реалии, в которых кот Шрёдингера скорее мертв, чем жив. И жив он может быть только лишь чудом.
Когда щегол был в комнате, был в клетке, каждый день ему меняли количество палочек или их расположение. Создавалась иллюзия, что пространство меняется, как при свободном передвижении, как в естественных условиях. Щегла не стало, но действие сохранилось, наполнившись компульсией. Веток стало так много, что в клетке не осталось места для щегла.
Чтобы войти в зал мы отстраняем штору. При этом действие сведено к машинальности принятия решения в ситуации столкновения с неведомым. Но насилие просачивается в повседневность даже через подозрение, автоматизм выбора, который находится уже вне области сознательного.
Осмотр галереи фотографий закольцовывается, превращается в движение от одного запечатлённого трупа к другому. Фото не имеют хронологии, что делает этот процесс потенциально бесконечным. Но мы видим то, что воспринимается как жестокое через отстраненный медиум (фото). Поток мёртвых птиц однообразен, что внушает ужас и парадоксально – надежду. Поскольку щегол может быть жив в результате чуда, то свидетельства смерти не являются поводом её утраты.
В день рождения подарили щегла в клетке. Иногда щегла выпускали полетать по комнате. В одну ночь, под утро, знакомая девушка из Калининграда, попросившаяся переночевать, выпустила его в окно при невыясненных обстоятельствах. Эта девушка была не в себе. Щегол улетел, но жив ли он? В попытках найти щегла или хотя бы его труп, что засвидетельствовало бы сам факт произошедшего, находятся лишь голуби. Среди них ни одного щегла. Но почему на фото только мёртвые?
Щегол улетел, и оказался в зависшем статусе, между жизнью и смертью. Но мы представляем себе реалии, в которых кот Шрёдингера скорее мертв, чем жив. И жив он может быть только лишь чудом.
Когда щегол был в комнате, был в клетке, каждый день ему меняли количество палочек или их расположение. Создавалась иллюзия, что пространство меняется, как при свободном передвижении, как в естественных условиях. Щегла не стало, но действие сохранилось, наполнившись компульсией. Веток стало так много, что в клетке не осталось места для щегла.
Чтобы войти в зал мы отстраняем штору. При этом действие сведено к машинальности принятия решения в ситуации столкновения с неведомым. Но насилие просачивается в повседневность даже через подозрение, автоматизм выбора, который находится уже вне области сознательного.
Осмотр галереи фотографий закольцовывается, превращается в движение от одного запечатлённого трупа к другому. Фото не имеют хронологии, что делает этот процесс потенциально бесконечным. Но мы видим то, что воспринимается как жестокое через отстраненный медиум (фото). Поток мёртвых птиц однообразен, что внушает ужас и парадоксально – надежду. Поскольку щегол может быть жив в результате чуда, то свидетельства смерти не являются поводом её утраты.